- Мы на полчасика, - уверенно сказал Ксавье, запрыгивая в автобус.
- Ага, чисто чаю попить, - подтвердила я.

В пол-одиннадцатого вечера силы распределились следующим образом – Дым готовился к урокам, я на кухне колдовала над пастой, а Ксавье, расстелив на полу коврик, изогнулся в хитрую йогическую позу.

Вечер после итальянского урока
Нет, вначале мы, конечно, попили чаю, поговорили за жизу, затем мы с Ксавье занялись моим итальянским произношением, потом Дым рассказал, как проходит его обучение детей, пожаловался на косность учителей в школе, где он преподает. Периодически мы обновляли ленту биржи и принимались дружно ныть о том, какие восхитительные подработки проплывают мимо нас. За болтовней мы не сразу заметили, что наступил совсем неприлично глубокий вечер.
- Ты как хочешь, Ксавье, но я никуда не поеду, - сказала я. Оставаться после итальянских уроков в Башне для меня стало уже почти традицией.
- Будет круто, если вы оба останетесь, - поддержал Дым.
- Поработаем, потом посмотрим какой-нибудь фильм.
- Ладно-ладно, уговорили, - проворчал Ксавье, который весь вечер уверял, что он вот-вот поедет, у него дома ноутбук с кучей работы.

Мы устроились на широкой постели втроем, как в старые добрые. Ксавье читал «Юного Вертера», мы с Дымом работали, периодически отвлекаясь, чтобы обсудить разные важные вещи – подработку в штабе, новый сборник стихов Флоренс Уэлш, инстаграм Ламора или любовные похождения Д.

- Нет, все-таки фрилансеры – страшные люди, - невесть с чего сделал вывод Ксавье, - у них же происходят необратимые изменения в лобной доле.
- Это у тебя необратимые изменения происходят, - пробурчала я, - а со мной все в порядке, мой мозг постоянно в тонусе, и я не страдаю сенсорной депривацией, как хомячки, запертые в стеклянные клетки офисов.
- Поддерживаю, - занял мою сторону Дым.
- Может, ты и права. Проверим еще через пару лет, - предложил Ксавье и сел медитировать.

Я пошла готовить. Через некоторое время Ксавье вынырнул из своей медитативной комы, сел на шпагат и принялся тянуться.
Мы с Дымом завистливо вздохнули, глядя на его растяжку, и вернулись к своим делам.

- А я вот тут думаю, - между размеренными вдохами сказал Ксавье,- и мучает меня одна мысль…
- Что такое сенсорная депривация? – предположила я, добавляя масло в спагетти.
Ксавье перестал гнуться и завис.
- Так, стоп, а откуда ты знаешь?
- Ты слишком громко думаешь, - поддела я, разбивая над сковородкой яйцо.
- Лекс, ну серьезно!
- Серьезно громко думаешь. Аж в ушах трещит. Ну, ты когда сказал про мысль, посмотрел на меня, и у тебя губы двинулись – вперед и в стороны, как «с» и как «д», при этом ты не сразу сформулировал мысль, значит, вспоминал термин, тебе прежде мало знакомый...
- Бр-р, - сказал Ксавье, - оставь это. Будем считать, что ты просто догадалась. Так что такое сенсорная депривация?
- «Сенсорная депривация, - зачитала я, - частичное или полное прекращение воздействия на один или более органов чувств, бла-бла-бла, возникает при изоляции в замкнутом пространстве, бла-бла-бла, используется в йоге, медитации, психологических экспериментах и БДСМ-сессиях». О последнем более подробно у Лешеньки-зайчика.
- Оу-у, перестань, - взмолился Ксавье, делая «свечку» и аккуратно разводя ноги.
- Как скажешь, сладкий. Ты ужинать будешь?
- Я буду, - тут же вынырнул из объятий лексикологии Дым.

За ужином мальчики вели вялую перепалку относительно полезности кукурузных хлопьев, а я ржала над обоими.
Сон сморил нас после полуночи.
- Тебе больно, - на глаз определила я состояние Дыма, - опять перенапрягаешь спину. Сделать массаж?
Он благодарно кивнул и лег на кровать. Ксавье тут же устроился рядом, свернувшись, как кот, и принялся наблюдать, как я накладываю на спину Дыма разогревающую мазь и перещелкиваю его позвонки. Все снова воспринимается вспышками – синяя бабочка на запястье, его светлые волосы, разметавшиеся по подушке, острые плечи, царапина под лопаткой. Ксавье вздыхает и идет умываться. Я – следующая в очереди.

Пока я умываюсь, Ксавье ожесточенно что-то строчит в своем телефоне. Я ложусь на постель к Дыму, делю одеяла.
- Ксавье, как обычно, спит на кушетке?
- Ну уж нет, - вскипает Дым, - пусть ложится к нам, а то он утром всем изноется, как у него затекли ноги, изболелась спина и вот это вот все.
- Я все слышу, - возмущенно отзывается Ксавье с кухни, - и буду спать, где захочу.
Через пять минут он заползает на постель и сворачивается под пледом.
Пару минут лежим молча.
- А знаете чего, - говорю я, - впервые на арене я в серединке, и хрен теперь кто отнимет у меня одеяло.
Мальчишки немедленно начинают тянуть одеяло на себя в сосредоточенном молчании. Побеждает Дым и немедленно заворачивается в него.
- Гребаная шаурма, - возмущаюсь я, - с начинкой из пидора, отдай одеяло!
Дым делает вид, что отрубился, и принимается размеренно сопеть.

Я тихо тяну одеяло обратно, пиная его в бок. Через полчаса потасовки ключевые позиции переподелены заново. Дым прижимается плечом к моей ключице и засыпает. Ксавье заворачивается в целиком отвоеванный плед и удовлетворенно вздыхает.

Моя бессонница бесшумно ложится рядом. Вдвоем мы слушаем умиротворенную тишину, тихое сопение мальчишек, редкие щелчки холодильника и ждем металлического грохота первого трамвая.