Я не думала, что переживу ночь среды. Коварный Ксавьирус коварен тем, что ты не осознаешь масштабов катастрофы, пока не наступает третья ночь. Для меня это, в общем, уже второй подобный опыт, но чувствуется каждый раз как новенький (видимо, стираю «Лаской»). Ксавьирус проявляется дикой слабостью, дрожащими ногами, потерей чувства реальности и бессвязной речью. А ночью к этому прибавляется огонь и сонный паралич. Вся печаль в том, что ты не можешь обозначить свое состояние, потому что не можешь толком двигаться и говорить, пока огонь пожирает тебя до косточек. В какой-то момент я ощутила: если сейчас что-нибудь не случится, мое тело станет пеплом. И провалилась.
Я очнулась ближе к одиннадцати утра, совершенно вымотанная, но без температуры. Сил пока хватало только на то, чтобы лежать пластом и листать ленту новостей.
«Братья и сестры», - торжественно начал Ксавье в диалоге самого тесного круга.
«Сестра на связи», - влезла я, предчувствуя почему-то нечто нехорошее.
«Я хотел бы собрать вас всех сегодня на завершающий вечер в Башне. Мы расстаемся на месяц, ну вы это знаете. Приходить максимально богемно к шести».



О заключительном вечере
«Я принесу немного магии», - отписался Дым.
«Я принесу фруктов», - сказала Ольга.
«А я принесу вам много ОГНЯ!», - сказала я, - «в себе».
Мне тут же принялись сочувствовать и осторожно отговаривать от посещения Башни. Ну уж нет, никто не помешает мне насладиться последним вечером. Давайте не будем называть это последним вечером?
«Последний вечер зари», - противоречиво охарактеризовал его Дым.
«За которым что?», - аккуратно поинтересовалась я.
«Утро», - последовал ответ.
Что ж, рада, что он настроен оптимистично.

Это я научила мальчишек бесконтрольным тратам на прекрасное. Не могу об этом жалеть. Когда мы встретились у подножия Башни, в рюкзаке Дыма были вино и шоколад, а в руках – ветки крошечных белых роз, завернутые в ватман. Огромный, хрупкий и прекрасный сверток.
«Если вся эта роскошь – только для Ксавье, то он самый притягательный и самый отвратительный мальчишка в этой вселенной. Он никогда не заслуживал».
«Пойдем в Башню. Ты едва стоишь на ногах».

Что правда, то правда. Ксавье отдает нам ключи, с тревогой смотрит на меня. Впервые толпа отправляется в магазин без меня. Я сегодня ничего не организовываю. Мы бредем в Башню, и там я с наслаждением вытягиваюсь на кровати. Запах восточных палочек перекрывает вообще все, заменяет кислород и прочие компоненты. Но это запах Башни.

Дым достает вино и шоколад, включает музыку, бросает беглый взгляд на подоконник, заполненный теперь самыми разными цветами. Находит среди них Аду и начинает бережно упаковывать ее в пакет. Он отвезет ее домой до осени. Или навсегда?..

Я встаю и ухожу переодеваться. Велено же быть богемой, так что я захватила очередной немецкое цветастое платье в пол.
- Боже, ты прекрасна, - когда я возвращаюсь, Дым сидит на кровати, изящно подогнув ноги, - все сегодня красивые, один я как идиот.
На нем мягкая рубашка жемчужно-серого цвета и голубые джинсы.
- Ты красивый, - честно говорю я.
Он качает головой.
- Тогда точно идиот, - я прыгаю вперед, целую его в ухо и опрокидываю на кровать. Он охотно поддается.
Мы лежим, его голова на моем согнутом локте, и смотрим в расписанный потолок.
- Здесь теперь много вещей, которые напоминают обо мне.

Угу. Весь этот гербарий на кухне. Когда розы были разметаны по комнате, Ксавье нашел в себе силы собрать хрупкие разноцветные лепестки и оформить их в стеклянную вазочку-розетку. Уцелевшие так и стояли в бутылках из-под вина, сухие и прекрасные. Цветные птицы под потолком принадлежали Дыму. Гирлянды ниже были неоднократно распутаны его руками. Книги, рисунки, потрет Мари, портрет Ксавье…

Дым достает откуда-то крошечный алый флакон, капает на свое запястье, протягивает мне. Запах роз едва пробивается сквозь всепоглощающий аромат Башни. Как и мой «Горный пик», который неощутим в этом восточном безумии.

Наша смешная толпа возвращается, топчется в дверях, протягивает мне пакеты, набитые разными вкусностями. Багет, мягкий сыр, фрукты. Оля приносит пакет черешни и конфеты «слеза мужчины». На стол водружается торт «Санта Мария».
- Это снова аллюзия на «Тома на ферме»? – спрашиваю я.
- Мы выбрали самый красивый, - комментирует Яна.

Ксавье и Дым уходят готовить, в планах - запеченная картошка со специями. Я крадусь за ними с телефоном. Ксавье немедленно начинает позировать. На нем алая майка, из тех, развратных, с глубокими разрезами подмышками, и серые узкие брюки.
- Я лесбиянка из восьмидесятых, - томно комментирует он.
- Конкуренцию не создавай, - отвечаю я.

Дым возвращается с кухни и начинает фотографировать Мари. Мари сидит на кровати, Дым лежит на полу, выискивая удачный ракурс. Тот самый случай, когда не знаешь, кто восхитительнее – модель или фотограф. На Мари - черное винтажное платье, кружево с подкладкой, и оно идет ей удивительно.

Не дожидаясь картошки, садимся за стол и откупориваем вино.
- Сегодня наша последняя встреча, - говорит Ксавье.
- Говоришь так, как будто кто-то умрет, - прерывает Дым.
- Ничего нельзя сказать наверняка, - парирует Ксавье, - это жизнь, мы можем умереть в любой день.
- Не сегодня, - вмешиваюсь я, - продолжай, пожалуйста.

Ксавье говорит что-то трогательное о дорогих людях в его жизни. Пьем за дружбу. Я пробую вино. Нет, мне явно не понять всех этих тонких хитросплетений, о которых так любит говорить наш сомелье Дым. Поэтому в оставшееся время я просто подливаю ему из своего стакана, а затем наливаю в свой опустевший гранатового сока.

Тут является Кори. Пока Кори поднимается по лестнице, Ольга задумывает шалость и тоже наливает в пустой стакан гранатовый сок. Коробку мы прячем под кроватью.

Появляется Кори. В своем восхитительном деньрожденческом платье.
- Боже, ты такая женственная, - говорит Дым.
- Вот тут фиг знает, считать ли это комплиментом, - сомневаюсь я.
- Считать, - уверенно говорит Кори. Кори любит все, что связано с Дымом.
Ольга протягивает ей бокал.
- Попробуй. Гранатовое вино, - Кори слегка колеблется, - Дым принес.
Кори опрокидывает стакан в себя, восхищается, что алкоголь не чувствуется, сетует, что на голодный желудок и что ее сейчас унесет.

Хихикая, мы садимся есть картошку из огромной металлической миски. В моих воспоминаниях металлические миски перестали ассоциироваться с болью Дыма. Вечер вообще проходит на удивление хорошо, и даже моя болезнь отступила и дала мне шанс наслаждаться. В плейлисте появляется Леди Гага, Ксавье тут же просит сделать погромче и начинает танцевать.

Его одежда идеально подчеркивает все его достоинства. Его мышцы, его гибкую пластику. Он – огонь и сгусток энергии, им невозможно не любоваться. Не могу оторвать от него восхищенный взгляд. К нему вскоре присоединяются Ольга и Мари. Я не чувствую в себе сил танцевать долго, но Ксавье зовет меня.
- Эй, как мы без тебя! Иди к нам! Давай!

Дым последние пять минут опирается на мое плечо, слегка опьяневший и оттого замедленный. Но он с готовностью отстраняется и облокачивается на стену. Я перелезаю через сплетение проводов и оказываюсь на импровизированном танцполе. Мы продолжаем. Вскоре и Дым идет танцевать.

- Вот почему я раньше не приходила на ваши тусовки? - Оторопело спрашивает Яна, - я тут как будто заказала приватный танец.
Ксавье приближается и начинает танцевать возле нее, совершая полагающиеся движения бедрами. Яна смеется и шлепает его по заднице.
- Я предпочла бы девочек-стриптизерш, но и ты очень хорош.
Ксавье медленно тянет вверх свою майку и пошло облизывает губы.
- Зря ты с нами не ходила. Ты многое потеряла, - кричу я, - теперь представь, что было в Дарке? Люди готовы были драться за то, чтобы он танцевал с ними!
- Это все было из-за Лекси, - возражает Ксавье, - они всю ночь смотрели на тебя!

Песня заканчивается. Народ медленно рассаживается на кровать и за стол. Кори отмечает, что вино закончилось, и надо идти за догоном. Сую ей деньги. Дым неожиданно соглашается идти с ней.
- Вино было неудачным, - сетует Дым в коридоре, имея в виду, конечно, настоящее вино, любовно выбранное им, бордо, урожай 2014 года, год, когда было его собственное лето любви.
- Эй, перестань, - прошу я, - всем понравилось.
- Я не могу создавать магию, как ты, - я вижу, как сильно он расстроен.
- Ой, не пудри мне мозги. Ты делаешь удивительные вещи.
- Я ничто.
Я вжимаю его в объятья и толкаю к стене. Провожу пальцами по шее.
- Не смей. Так. Никогда…
Он запрокидывает голову и замирает. Устыдившись, я отдергиваю руку. Отстраняюсь. Дым открывает глаза и с удивлением смотрит на меня.
- Слишком много тактильности для теперешнего тебя, - виновато оправдываюсь я.
- Нет! То, что я реагирую иначе, не должно тебя останавливать.
- Вот так, да? Я учту.

Вино делает его раскрепощенным, или вечер, или чувство конкуренции с Ксавье? Но вернувшись, он включает что-то танцевальное, и вжимается в меня спиной, танцуя. Опускается вниз и медленно поднимается, позволяет моим рукам проводить по его обнаженной коже под рубашкой, по металлически-жестким мышцам живота. Я целую его между лопаток и качаюсь в такт с ним. На заднем плане восхищенно кричат, не разобрать, кто. Но нас не останавливают. И музыка не заканчивается никогда.

Потом он разворачивает розы и дарит каждому по ветке. Это очень красиво и трогательно. Розы Ксавье и Мари отправляются в отдельные винные бутылки, остальные – в общую, мы разберем их, когда будем возвращаться домой. Сегодня все вернутся домой. Мы не ночевали в Башне с 15 июня, это было тысячу лет назад. Значит ли это, что некоторые вещи стоит оставлять в прошлом навсегда?

Сегодня не день для печали, хотя он мог бы им стать, ведь повод собраться – довольно грустный. Но мы веселимся. Я решаю, что буду печалиться в пятницу и субботу. И весь следующий месяц, который я проведу в тоске и апатии. Но сегодня мы будем веселиться.

Конечно, еще час спустя мы начинаем играть в «Ложь и бездействие». В какой-то момент Яне выпадает действие, что-то про сексуально снять обувь с Ксавье. Он бос, и Мари притаскивает свои восхитительные туфли на шпильке. Это очень красивые туфли, они надеваются пару раз в год на особенные праздники. И, как правило, на пять минут, для фото, потому что ходить в них решительно невозможно. Ксавье смотрит на них с тихим восторгом. Медленно надевает. Мари и Яна помогают ему подняться и сделать несколько шагов по комнате. Он прекрасен. Туфли делают его ноги бесконечно длинными. Он держится вполне уверенно, так что мы бросаем пару шуточек о том, что у него была возможность потренироваться, пока он жил в Башне. Ксавье, стоя перед Яной, вскидывает одну ногу, и она, согласно заданию, избавляет его от обуви.
- Черт, это было восхитительно, - позже делится со мной Ксавье, - это, кажется, должно быть неудобно, девушки ведь обычно жалуются на такие вещи. Но они очень гармоничны – высокий подъем и жесткая поддержка стопы. Ох, теперь придется отговаривать себя пробовать это снова. На эту дрянь легко подсесть, а?

Я ухожу помыть черешню, и в кухне меня находит Кори. Я спрашиваю, умеет ли он завязывать языком черешневые веточки, Кори говорит, что такими банальными навыками он владеет с пеленок. И тут же утыкается мне в плечо с потерянным вздохом.
- Лекси, я влюбляюсь. Что мне делать? Она так прекрасна, что я не могу дышать!
- Кто? – на всякий случай переспрашиваю я, хотя в общем уже все ясно.
- Конрад. Роуг. Я люблю ее. Я ее люблю, я не могу, она просто… она мое сознание, мои мысли.
У нее уже появилась кличка. Отлично, что еще я не знаю об этой девушке? И что, черт возьми, она сделала с Кори? Кори, который год с лишним каждую свободную и несвободную секунду говорит о своей драгоценности и должен встретиться с ней меньше чем через месяц?
- Я не могу ничего сказать, - говорю я (разбирать чужие любовные истории – это вообще не мой конек. Абсолютно. Весна это доказала окончательно).
- Ничего не нужно. Просто я потерян и счастлив. Не знаю, как с этим жить. Ох-х, ладно, - Кори выцепляет из моих пальцев черешню, касаясь губами подушечек, - идем, идем к нашим.

Как позже выясняется, лучше всех узелки на веточках умеет завязывать Яна. Вот уж точно, в тихом омуте черти пляшут румбу.

В десять вечера мы открываем торт. Ксавье заваривает масалу. Я бы прекрасно обошлась эстетическим созерцанием этого кондитерского чуда, но мне на тарелку приземляется здоровенный кус. Удивительно, десять вечера, а у меня все еще не поднялась температура, и Дым условно жив и адекватен (его переход приходится обычно на промежуток между восемью и девятью: он отключается от реальности, а потом возвращается, печальный и отрешенный, а иногда – в ярости или отчаянии). Похоже, сегодня действительно хороший вечер.

Но, как и все хорошее, он заканчивается. В одиннадцать. Если мы хотим успеть на последний транспорт. Ольга заказывает себе и Дыму такси – им по пути. Они исчезают так быстро, что я не успеваю попрощаться.

Кори собирается ужасающе медленно. Перекладывает аргумент в ближний карман рюкзака.
- Когда ты пользовался им в последний раз? – в шутку спрашиваю я.
- Вчера, - невозмутимо отвечает Кори.
- Сколько их было?
- Трое.
- Сколько их стало после?
- Тоже трое, Лекси, я же не живодер, за кого ты меня принимаешь? Они просто хотели затащить меня в машину, чтобы поразвлечься, а мне тоже хотелось развлекаться. Ну вот я и развлекалась. Правда, только с двумя, третий даже не огреб!
- Признался тебе, что на самом деле он гей и пассив, и вообще был против этой затеи?
- Что-то в этом роде.

Кори уходит за своими туфлями. Ксавье прислоняется к стене.
- Башня полнится цветами, - говорю я, забирая свои розы, - а ты никогда ему не дарил.
- Не хотел множить надежды.
- Что ж, честность – это тоже хорошо.
- Честность приносит ровно столько же боли, сколько ложь, - у Ксавье грустный и какой-то потерянный взгляд.

Он обнимает меня очень долго. Я удивлена.
- Я действительно буду скучать по тебе. Передай всем, что я люблю их.
Почему, черт возьми, это звучит как прощание?
Целую его в плечо и отстраняюсь.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.