О, смотрите, кто приперся, это я приперлась, рассказать, как мне лазерную коррекцию зрения делали.
читать дальше
Коррекция зрения, да, я про это дело читала в инете, но видео не смотрела. И упаси вас Ктулху смотреть видосы, если вы себе собираетесь че-нить порезать. Даже там какой-нибудь банальный аппендикс. Послушайте старую мудрую Лекси, лишняя информация вам нафиг не упала, и если вы думаете, что вам не о чем будет поразмышлять на операционном столе, поразмышляйте о смысле жизни, оно как-то полезнее даже.
Собственно, первую часть операции, которая коагуляция, мне делали тайно и по знакомству. Тайно – потому что бесплатно, у нас в России вообще все бесплатное тайное, кроме, может, сыра.
По знакомству – потому что делала коллега Макса, было приказано ей доверять. Ну, не знаю, можете считать меня параноиком, но с доверием у меня как-то проблемки в последние пару лет. И тут как бы предчувствие не обмануло.
Про коагуляцию рассказывать особенно нечего, это неприятно и довольно отвратно. К тому же я вдруг узнала, что это никак не поможет мне в возвращении к моей гражданской и общечеловеческой миссии по спасению мира (в чем меня уверяли последние три года, пидоры, и я им верила!), потому что у меня тонкая сетчатка и еще какая-то сложная латынь, так что хрен мне, а не возвращение к донорству, о чем я страдала все это время. Ну вот и ради чего. Правда, мне так смутно-туманно намекнули, что возможно, однажды, регенеративные процессы, вот ближе годам к тридцати, да с докоррекцией, вот может оно как-нибудь и того. Диагносты, блин.
Через две недели я вновь предстала перед очами врачини. Она улыбалась так жизнерадостно, что мне стало неловко. Наверное, она хотела меня прибить за то, что я чуть не спалилась в регистратуре. Эй, я была не при чем, меня неправильно проинструктировали! Зато сегодня я кралась как мышка, меня даже охранник не пропалил, похвалите меня!
- Заживление прошло успешно, у тебя в карте будет записано, что коагуляция прошла 10 лет назад.
- А дак…
- Этого все равно не заметно, а мне не нужны проблемы на работе!
- Но…
- Я поговорила с главврачом, у тебя сложный случай, так что он лично тебя прооперирует.
- Две недели назад вы говорили, что…
- И это будет стоить в два раза дороже. Мне очень жаль.
Вот люди противоречивые. Если тебе жаль, че ты так радостно улыбаешься?..
Я пожаловалась на жизнь Максу.
- Делай, как она говорит, - сказал Макс. - Но насчет врача – я лично сочувствую. Нет, как врач он отличный, прямо скажем, один из лучших. Но как человек – говно. Так что ты не принимай близко к сердцу, кивай и улыбайся.
Хороший совет, ничего не скажешь.
Время предоперационных тестов. Я сижу в полутемном зале, забитом более чем до отказа. Мне расширили зрачки каплями, так что окружающие меня людишки гротескны, у них то и дело отрастают рога и морды. На огромной плазме под потолком (это же очень крутая клиника!) показывают «Пусть говорят» со звуком. Это, наверное, какая-то отдельная форма пыток, проходящая по какой-то отдельной внутренней статье. Затем началась программа про колонизацию Марса, и я было обрадовалась, но она быстро ушла на рекламу. После рекламы внезапно началась проповедь священника, который угрожал, что все слепые духовно попадут в ад. Очередь, слепая как минимум физически, согласно гомонила.
Вот тесты в клинике – это отдельный рай для гика. Я столько невероятно крутых приблуд в жизни видела лишь раз – на выставке «Нейропрограммирование». В общем, в огроменном, метров на пятьдесят, пространстве, стоит куча новейших компов, окуляров и измерителей, у каждой медсестры по планшету, и они снуют там все такие крутые. Вообще тесты – это весело. Светят тебе в глаз, например, красным лучом, одновременно на периферии раскручивается некая мутотень со звездочками, и все это такое кислотное, что после к Плющу можно уже и не ездить – и так чувствуешь себя обдолбанной по самое не балуйся. На каком-то из последних тестов я полулежала на кресле и пыталась постичь смысл существования путем угадывания букв на далекой таблице. С моим тогдашним зрением в сам факт ее наличия верилось с трудом. Ко мне подошла очередная сестра, встала на некотором расстоянии и растопырила ладонь.
- Сколько пальцев я показываю?
- Это все еще самый надежный тест, да?
В общем, весело там у них. Умеют люди развлекаться.
Операция была назначена на девять утра следующего дня, и к этому времени я нифигашечки не проснулась. В последствие оказалось, что это было совершенно необязательно. Нас таких счастливых в очереди на операцию было пятнадцать человек – и это только в первой очереди. Периодически их уводили группами, но очередь от этого не сильно уменьшалась. Наконец, вызвали меня вместе с еще четырьмя пациентами.
И тут я рано радовалась, потому что нас просто перевели через коридор и посадили в другую комнату ожидания, поменьше уже привычного полутемного зала. И там не было телевизора. Зато была чья-то икона. И окно, забранное металлическими жалюзями. Сквозь щели открывался вдохновляющий вид на СИЗО. Из всего остального были белые стены, белые кресла, белый диван и белый кулер с водой. Телефон не ловил, электронная книжка закончилась минут через пятнадцать, да и я не была уверена, как сильно мне можно напрягать глаза до операции. Так что дальше стало банально скучно. Народ разговорился. Делились сперва, естественно, диагнозами и прогнозами, а потом и на личную жизнь перешли.
Периодически приходила медсестра и уводила пару-тройку человек (и они больше не возвращались, ха-ха-ха… нет). В таком размеренном темпе прошло еще часа полтора. В основном я разговаривала с мужчиной справа от меня, и его коллегой, девушкой слева. Они приехали из Москвы и оба были «сложным случаем». Напротив меня сидел парень в толстовке и неистово тупил в телефон. Наверное, у него была какая-то выделенная линия интернета.
Наконец, пришли и за мной. Я уже было возрадовалась, что меня таки отведут в операционную, но вот фиг вам – очередная комната ожидания. На этот раз с кабинками типа примерочных. Здесь нам выдали новые шмотки – синие полупрозрачные робы, шапочки и бахилы, все из такого тоненького хб. Выглядело это красиво, но потом я это надела…
Во-первых, шмотки сделали из меня мечту Казимира Малевича – я стала идеально прямоугольна со всех сторон. Во-вторых, выяснилось, что сквозь полупрозрачную робу офигенно просвечивает мое нижнее белье – фиолетовое в желтый цветочек. В-третьих, моя роскошная шевелюра не помещалась под шапочку даже в состоянии скрученной косы. Тяжесть волос, к тому же, слегка (не слегка) оттягивала мою голову назад.
В одиночной камере (то есть примерочной) было еще скучнее, чем в белой комнате. Но зато она была синей, а синий – очень позитивный цвет, он сразу придает твоей коже нездоровый вид. Я немного пообщалась с соседями через стенку (все с теми же мужчиной и девушкой). Вспомнила пару барабанных партий, и немедленно сыграла «Perfect Stranger» на поручне. Залезла на стул с ногами и покачалась туда-сюда. В таком тайминге прошло еще минут двадцать – теперь телефон уже точно было не достать.
Медсестра снова зашла за мной, поправила, как могла, волосы, и сказала идти за ней.
- Очки можешь здесь оставить, тебе уже не пригодятся.
- Это так позитивно звучит, - немедленно отозвалась я.
- Сама дойдешь? – проигнорировала мой выпад сестра и отчалила в коридор.
- В каком смысле? – уточнила я, выходя за ней, и тут врубилась: без очков путь до операционной представлял из себя размытое пятно со светом в конце.
- Нет, не дойду! – тут же завопила я, - подавайте мне какие-нибудь знаки, или я заблужусь тут навсегда! О, жестокий мир!
Когда у меня стресс, я шучу тупые шутки и теряюсь в пространстве. Это не изменить. Видимо, у сестры тоже было своеобразное чувство юмора.
- Идти – прямо, - скомандовала она, - слева – стена, справа – стена. Потолок наверху. Осторожно, труба. Не споткнись об порог.
- Спасибо, - сказала я и споткнулась об порог.
- Посиди тут.
Вот вы знали, что у операционной есть предбанник? А я блин теперь знаю! Да-да, очередная комната ожидания. Даже не комната, а узенький закоулок со стулом и трубой. Здесь было холодно, и я в своей робе немедленно начала жутко мерзнуть. Покосившись на толстую и наверняка звуконепроницаемую дверь операционной, я залезла на стул, села по-турецки и принялась напевать мантру. Потому что а что, блин, еще делать? Труба высоко, мне ни за что не сыграть на ней барабанную партию из «Led Zeppelin».
В общем, когда моя продрогшая тушка оказалась на операционном столе, я как-то даже порадовалась – горизонтальное положение, светло, тепло, анастезии накапали… на всю морду лица…
Потом мне наклеили на лицо хирургическую зеленую маску. Такую, знаете, как у черепашек-ниндзя. Только еще с наклейками на глаза.
Затем на меня надвинули пластиковый короб, и некоторое время светили в глаза то одним, то другим лучом, тыкали скальпелем в виде зубочистки и снова светили. Тот самый случай, когда ты (единственный раз в жизни!) жалеешь, что глаз у тебя целых два, а мог бы быть один. Все это время я не могла заткнуться, потому что под коробом у меня начался приступ клаустрофобии, и мне дико нужно было сообщить об этом всем окружающим. Левая операционная сестра тихо ржала в кулачок, правая то ли ко мне привыкла, то ли просто давно здесь работала, а потому хранила невозмутимость.
В завершение с меня грубо содрали маску (- мне были дороги эти ресницы! – завопила я) и нежными тычками в спину сопроводили обратно в синюю комнату.
- Действие анастезии закончится примерно через полчаса, - объяснила сестра, - советую к этому времени найти место потемнее. И не выходите никуда без солнечных очков! Завтра к девяти утра – на осмотр! И бахилы отдайте!
К счастью, папа заехал за мной на машине. Он же подогнал мне, еще накануне, темные очки. Они были странные, темно-зеленые и слегка поцарапанные.
- Где ты их взял? – спросила я.
- Да так, нашел в лесу, - отмахнулся он.
Теперь мне грустно оттого, что какой-то несчастный охотник посеял свои темные очки. А они ему, может, были очень нужны.
Впрочем, сейчас темные очки очень нужны были мне. Как водится, после трех суток дождя со снегом, в день операции из-за туч выглянуло яркое, мать его, солнышко. Кроме очков, я на всякий случай спряталась еще и под капюшон.
Анестезия продолжала действовать, пока я ехала домой, и даже милостиво дала мне пообедать. А потом она кончилась на фиг. К счастью, к этому времени я успела убедить папу, что мне не нужна никакая помощь, и он может спокойно возвращаться к работе.
В следующие полтора часа я видела весь свет мира. От него невозможно было скрыться ни в комнате с задернутыми шторами, ни в комнате с задернутыми шторами на темной стороне дома. Свет был повсюду, проникал под очки и остервенело терзал мои новые глаза. В конце концов, я заперлась в туалете (свет проникал в вентиляционную решетку, хитрыми изгибами донося свои лучи через перекрытия двух этажей) и провела там некоторое время, рыдая (непроизвольно), стеная (произвольно) и цитируя различные матерные конструкции квебекского канадского.
Потом меня также резко отпустило. Впрочем, еще остаток дня я плавала в тумане, из которого вдруг с невероятной четкостью возникали различные предметы: пыль, мушиные крылышки, крупинка риса под холодильником и прочие подробности.
А на следующий день я уже смогла смотреть окружающий мир в HD. Правда, это продолжалось всего около двух недель, после чего зрение плавно вернулось к состоянию «типа как в новых линзах». По прошествии трех месяцев мне так и не разрешили вернуться к общественному служению, но я планирую поднять этот вопрос к маю, к очередному приему. Для этого надо сформулировать максимально короткие и убедительные фразы – мой врач все еще считает фразы длиннее пяти слов пустой женской болтовней.
@темы:
бытовые мутации,
один я в белом плаще стою красивый,
шок, ах...й, потеряшечка (с),
тихая жизнь с баклажаном