-Мда, у вас тут столбняк подхватить - раз плюнуть, - сказала я, протискиваясь вслед за Картриш в узкую дверь и цепляясь ладонями за торчащие со всех сторон ржавые гвозди.
-Иди, скажи это врачу, - ехидно предложила Катя.
-А где он?
Катя показала пальцем.
Мрачный коренастый детина (косая сажень в плечах) неприветливо воззрился на меня.
-Окей, я была неправа, - громко сказала я. И шепотом, - Надо валить!
-Ну, меня, может, выпишут... завтра... - Неуверенно сказала она.
В стакане на тумбочке стояла синяя роза ("Представляешь, все допытываются, откуда она у меня!"), рядом лежала книжка про Энди Уорхола.
Я с некоторым сожалением отметила, что вот умеют люди болеть нормально, заедая Уорхола шоколадом и ни о чем особо не парясь. Когда я лежала в больничке последний раз, я была агентом в проекте "Мефодиев", что заставляло шило в попе вращаться с утроенной интенсивностью, лишая меня покоя и сна.

Место отчетливо напоминало Домовский Могильник, но без старшего Паука Яна. Я с некоторым трудом представляла, что год назад я валялась в соседнем здании. У нас условия были как-то получше. Здесь же все было пропитано днищем и безысходностью. Стены украшали нацарапанные имена и любовные признания.
Катя, впрочем, безысходной не выглядела. Она строила грандиозные планы по увольнению с работы и уходу в закат.