Начать с того, что я зверски не выспалась. Мне снилась война, Умер в форме и потертых берцах, баррикады, плакаты, Ксавье, Моргий, Мари и чертова безысходность.
Дыму, как выяснилось, снились наши очередные разборки, так что он тоже не сиял от счастья в восемь часов дождливого октябрьского утра.
Умер не лучился довольством, потому что злился на Ксавье.
Ксавье не истекал радостью, потому что я коварно проигнорировала его приветствие, переключившись на Кори.
Кори да, тот был щаслив. С ликующим: "я та-а-ак давно тебя не видел" он влился в меня, впился губами в шею и жарко задышал в ухо.
- Роуг, вот как ты это выносишь? - выстанываю я, аккуратно выворачиваясь из объятий.
- Да с трудом, бля, - усмехается Роуг.
Я все еще в шоке, что девочка умеет материться. В больших компаниях она милейшая тихая дева. Но в тихом омуте водятся такие черти, что голова кругом. Что они вытворяют за закрытыми дверями, мм?
- О-е, кто-то моего роста! - вопит Умер, обнимая Роуг. Она действительно достает ему хотя бы до подбородка.
- Ну, идем уже, - торопит всех Ольга. Через три часа ей нужно быть в прокуратуре - оформление ее документов идет со скрипом, но с тихим.
Мне наконец-то удалось собрать толпу на служение. Путь этот занял чертовых полгода, но сейчас я была довольна - несмотря на противную погоду и сомнительное самочувствие. Топоча, грохоча и хохоча мы преодолели запутанный лабиринт больничных корпусов, прежде чем оказаться у дверей станции переливания крови.
О донорстве. Полгода после апреля
В очереди уже сидели пять или шесть человек, плюс была отдельная вип-очередь для каких-то сверхлюдей, так что в ожидании своего часа мы облюбовали разрозненные пыточные кресла в коридоре и принялись болтать. Мне то и дело приходилось шикать на слишком расшумевшихся мальчишек, которые с воплями восторга рассматривали берцы Роуг, на Кори, который стискивал меня в объятьях, на самое себя и не слишком удачные подколки Ксавье. Естественно, успели рассчитаться, кто первым упадет в обморок, поделить приоритеты, обсудить, сколько сегодня денег дадут в компенсации. Я под шумок притырила у Кори печенек с арахисовой пастой - мой гемоглобин, по собственным ощущениям, был хренов и печален.
Спустя час мы все же плавно сместились внутрь. Я люблю эту маленькую станцию переливания, потому что она организована крайне компактно и комфортно - зал ожидания отделен от коридора дверями, внутри - стойка регистратуры, стол и несколько скамеек, а из зала двери ведут в разные помещения: в бокс для донации, в кабинет терапевта, в микроскопических размеров кухню, в архив, в бухгалтерию и так далее. Так что все, кто пришел толпой, в любом случае оказываются в общем помещении. В больничке на Тутаевском такого кайфа не было - нужно было с высунутым языком бегать между этажами до полного изнеможения, поминутно теряя свое место в очереди.
Для четверых из присутствующих это было первое донорство, о чем я не преминула похвастаться терапевту (это я их всех привела, я, я!). В очередной раз понимающе посмеялись, как, мол, круто приводить новых людей в служение. Никто традиционно не обратил внимания ни на лекарства, которые я принимала (видимо, не входили в список запрещенных), ни на мой грустный гемоглобин (122, вашу машу, у тонкой-звонкой Роуг было 145). Похоже, я наконец-то попала из верха рейтинга жалких полутрупов в низ рейтинга нормальных доноров, которым можно все и еще чутка.
- Кто с левой руки, проходите, - позвала в бокс хорошенькая рыжуля-медсестра, моя любимая из здешних.
- Дамы вперед, - Дым вежливо посторонился, впуская Олю.
Во-первых потому, что она торопилась, а во-вторых...
- Не хочу светить шрамы, - шепнул он, наклонившись ко мне.
Оставшаяся снаружи часть народа понимающе хмыкнула (мгновенная передача такого рода информации внутри ближнего круга - сродни телепатии) и практически синхронно коснулись пальцами одежд, обозначая собственные шрамы. Даже Роуг, хотя следы на ее теле не имеют ничего общего с селфхармом.
- Больно кого интересуют ваши кошачьи царапины, - фыркнула я. В такой компании постоянно приходилось шутить шутку вроде: "мои шрамы не на теле. Они внутри".
Народ аккуратно распределился теперь уже по рукам - в боксе было два леворуких кресла и одно праворукое, это я знала точно, и информацией охотно поделилась.
Дым был следующим. Затем зашли Умер с Кори.
Умер позже передал, что рыжая медсестричка над ним все же прикололась. Проводя ватным тампоном по его руке, она коснулась шрамов, хихикнула и сказала:
- Ошибки бурной молодости?
"Я что, такой старый?!" - позже с надрывом жаловался Умер. В своих синей рубашке и сером пиджаке он выглядел чересчур официально. Сложно поверить, что в этой компании я самая старшая.
У Дыма и Ольги оказалась первая отрицательная - к общей зависти остальных, с их типичнейшей второй положительной.
- Во, нам надо держаться вместе, - сказал Дым Оле, выходя из бокса с повязкой на руке.
- Точно, таких, как мы - пять процентов на планете, - согласилась Оля, погуглив.
- Я - особенный, - гордо сказал Дым.
Я рассмеялась и чмокнула его в висок, а затем аккуратно расправила рукав его черной водолазки поверх повязки.
- Пф-ф, поду-умаешь, - пренебрежительно фыркнул Ксавье. Его и моя очередь была следующей, и он отчаянно храбрился. Ксавье ненавидит иголки. Раз в полгода он заявляется на донорство то ли ради самопреодоления, то ли за компанию. Но скорее всего - чтобы с полной отдачей реализовать свою сущность драма-квина.
- Вот у меня, к примеру, носок с дыркой, - выразительно страдал он перед дверями бокса, - это же позор какой. Может, ну его?
- Угу, - равнодушно реагировала я, роясь в телефоне. В телеграм-чате активно обсуждался ближайший митинг.
Меня вызвали первой.
- Вам с левой руки или с правой? - поинтересовалась медсестра.
- С левой. - Выбрала я. Вот она, свобода самоопределения. Завидуйте молча.
Ксавье оказался за перегородкой, что несколько мешало мне оттачивать на нем мерзкие шутки. Зато он отрывался по полной - с нашатырем, закатыванием глаз и нервным смехом. Драма-квин во всей красе, несите камеры, готовьте объективы. Я сразу поняла, что на его фоне потеряюсь нафиг, поэтому даже не выпендривалась.
- Можно мне сердечко? - вежливо попросила я рыжулю-сестру.
- Конечно, держи, детка, - она сунула мне в ладонь красный эспандер в виде сердца. В моих интересах было завершиться побыстрее - на дозе в 450 мл через пять минут у меня начинали неметь пальцы и кружиться голова, а я и так с утра ощущала себя не слишком бодрой.
За перегородкой вторая сестра ворковала над Ксавье. Последнюю фразу я расслышала как: "Ну вот и все, щеночек". Ксавье, впрочем, позже уверял, что сказала она: "смелый мальчик". Ну-ну.
В очереди за выплатой ко мне подсел Дым. Аккуратно склонил голову мне на плечо, а потом так же медленно ее поднял. Бросил взгляд в сторону Умера и Ксавье. Парни о чем-то шептались, Умер по-хозяйски положил свою лапищу на плечо Ксавье и что-то деловито ему втолковывал.
- Но вообще я хотел бы убить их. Обоих. Медленно.
У меня мгновенно испортилось настроение. Начавшаяся эйфория донора сдулась, как шарик, в который пальнули из дробовика.
- Ну и мудак, - довольно резко бросила я, исчезая за дверью бухгалтерии.
- Как самочувствие? - Женщина в кабинете подняла голову от документов.
- Пр-рекрасно, - прорычала я.
- Рада за вас, - сдержанно сказала она, и я тут же устыдилась. Ну делят мальчики зоны влияния, что с того? Чего я ярюсь, мне все равно не достанется.
Пробормотав слова благодарности, я цапнула купюру и мелочь свободной рукой, и поспешила удалиться - через общий зал и вовсе в коридор.
- Я не должен был так говорить, - Дым материализовался за моей спиной с виноватым видом.
- Почему нет? У нас тут свобода слова.
- Не должен был, - уверенно повторил он, - э-эй, успокойся. Никто не пострадает от моих рук. Честно. Все хорошо.
- Как хочешь, - я все еще не была уверена, что не хочу видеть Ксавье, избитого, скулящего, свернувшегося на полу... так, стоп, к черту эти мысли.
Наша шумная компания вывалилась в коридор, бурно обсуждая, как именно кто потратит вожделенные пятьсот рублей. Первым делом решено было пообедать, конечно.
Когда мы оказались на улице, Дым подал мне руку. Пальцы у него были ледяные.
- Давай-ка, подыши, успокойся, - мягко улыбнулся он.
- Не буду, - пробурчала я, пряча улыбку. Но он все равно заметил.
- Давай-давай, глубокий вдох носом, я знаю, ты можешь. Почувствуй этот неповторимый аромат бензина и жженых покрышек. Этот город утопает в запахах! Давай, дыши.
- Не хочу. Задохнусь назло тебе. Потому что ты жестокий.
- Я жестокий? О, ты меня не знаешь!
- Вот именно.
- Эй!
Дым выпустил мою руку и скрылся за дверью цветочной лавки.
- Оу, - сказала Роуг, притормаживая, - он - что?
- Наверное, выбирает нового жителя Башни, - предположила я, - он Хранитель, ему положено. Птички, цветочки, вот это вот все.
Дым вернулся, бережно сжимая в руках ветку с мелкими белыми розами.
- Тебе, - он обнял меня, - помни, кто ты.
- Кто я?
- Мой друг.