Когда я говорила, что буду страдать без вас, мальчики, я, черт возьми, не имела в виду, что на пятые сутки меня скрутит приступ моей старой сволочной болезни. Аккуратнее со словами, а, Лекси?
Долго думала, за что мне такое наказание. Решила - это за то, что я ведьма. Позволяет оправдать печаль существования, знаете ли.
Самый смак был в том, что именно на пятницу у меня была запланирована гора работы - утренняя встреча с передачей денег и обменом любезностями, днем - съемки для Недели Благотворительности, а вечером - очередная тупая встреча в институте, на моей типа второй основной цивильной работе.
Я, конечно, могла бы сказать, что я долго и задумчиво сидела над аптечкой, прикидывая, позаботиться мне об этом бренном теле или сохранить чистоту крови для служения (я ответственный и хороший донор, это я, я!). На самом деле в четыре часа утра я лихорадочно закидывалась всеми обезболивающими, какие смогла отыскать, и молилась богине, чтобы меня отпустило. Ну, кстати, сработало, правда, теперь хрен знает, что именно - молитва или достижения современной медицины.
Короче, к утру я была достаточно жива, чтобы не хромать и не кривить лицо от боли, что было на самом деле волшебно, потому что мне и так приходилось напрягать всю свою харизму, чтобы таскаться с камерой с утреца и не материться в лицо моей начальнице на вечерней цивильной работе.
Ксавье устраивает тихую, полную неизбывной тоски истерику на тему того, что Дым не выходит на связь.
"Изоляция, - напоминаю я, - это был его выбор".
Мне, возможно, легче - я вижу Дыма во сне почти каждую ночь. Что, интересно, снится Ксавье?