- Дорогая, я не спрашиваю у тебя, где ты была. Мы с тобой давно женаты, так что просто по-человечески ответь, почему у тебя засос на шее?
- Это не засос. Это все она!...
- Я так и знал. Ты была с женщиной.
- С женщиной-попугаем. С самкой... с попугаихой! Меня укусил попугай!
- Могла бы придумать отговорку поинтереснее.
- Нет, я серьезно! Взял и цапнул! У меня и фотка есть, вот!
- Скучно ты развлекаешься. Я думал, ты с пидорами со своими.
- У моих пидоров нет таких красивых перьев, такого сладкого голоса и такой тяги к побрякушкам. Ой, хотя...

О скрытой агрессии
- Ле-екс, а ты не съездишь со мной в четверг в лабораторию? Подержишь меня за руку и все такое.
- В чертовы девять утра тащиться в чертовы ебеня, чтобы сказать тебе, что больно не будет. Конечно, Ксавье, я всегда здесь для этого.
- Восприму это как искренность, а не как сарказм. Только мне надо будет потом ехать на пары...
- Конечно. У тебя же режим. Тоталитарный.
- Хм-м, я считаю его конституционной монархией, ну да ладно. Но... мы сможем позавтракать где-нибудь. И вообще увидеться. Мы давно не виделись.
- В прошлый раз, когда я сказала, что скучаю по тебе, что ты мне ответил?
- Ну Ле-екс! Давай видеться чаще! Давай в субботу сходим к Той, сыграем пару партий в покер?
- А, вот он какой, твой режим... Стоп, с чего бы вдруг такая внезапная любовь к покеру?
- Ну-у, я думал, ты обрадуешься...
- А, я поняла. Тебе что-то нужно спросить у Той. Всё, сложилось, нафиг тебе не вперся покер, просто Алан послал тебя поболтать с Той по поводу их взаимовыгодного сотрудничества.
- Это... одна из причин. Но вообще я буду рад с тобой сыграть. И... покажу тебе нового человека, Влада, думаю, вам будет приятно познакомиться.
- А потом в воскресенье мне ехать на УИК к семи утра. И быть там на страже до полуночи. Ох, крутые выходные. Ах, чудно, чудно.
- М-м, мне кажется, или ты имеешь ко мне какую-то скрытую агрессию? Ты если что высказывайся, не стесняйся.
- Тю. Делать мне больше нечего, тратить на тебя драгоценные силы.
- Но скрытая агрессия накапливается и может приводить к неконтролируемым послед...
- Ты мозг-то мне не лечи, Ксавье. Образец правильного применения скрытой агрессии.
- Ладно-ладно, чего ты сразу!..
- Увидимся в четверг.

На днях я спасала Дерти от позора и забвения. Ну, то есть была моделью на его экзамене по парикмахерскому искусству. Это я тут вспоминаю журналистскую молодость и первую химию в 2010-м.

- Ох, как хорошо, что ты пришла, - Дерти налетел на меня в гардеробе, обнял и потащил по кабинетам, - так, сюда. Сумку брось вон на стул. Так, твое кресло. Распусти волосы. Хорошо.
Я торопливо осматривалась. В небольшой комнатке поместились четыре кресла, четыре столика с зеркалом, куча манекенов, большой стол, заваленный искусственными прядями и флаконами с краской, магнитофон, колонки, какие-то тубусы.
- Ма-а-а-асте-ер, смотрите, я привел! - Заорал Дерти, упаковывая меня в черный балахон.
- Молодец, мой мальчик, - отозвалась дородная женщина, восставая откуда-то из-за стола. Посмотрела на меня и деловито приказала, - повернись. В другую сторону. Ага, хорошо. Работаем.

Уроки химии
Дерти развил бурную деятельность по раскладке инструментов, утыриванию фена из соседнего зала, поворотам зеркала и прочим активностям.
Из колонок громко заиграла "Лунная соната".
- Образовывайтесь, дети, а то ходите сплошь необразованные, - назидательно сказала женщина (Дерти называл ее не иначе как почтительным "Мастер" или по имени-отчеству).
"Лунную сонату" сменил Киркоров, и Мастер начала громко подпевать.

Я чувствовала себя уставшей и опустошенной донорством накануне, так что использовала свое положение по максимуму, опустила голову и задремала.

Первый час Дерти работал стремительно и молча. На второй начал шумно и тоскливо вздыхать. Спустя серию все более томных вздохов я не выдержала.
- В следующий раз лысенького кого-нибудь возьми.
- Точно, - выдохнул он, - больше никогда. Боже, я ненавижу твои волосы!
- Эй, я бы попросила, - возмутилась я.
- Я имею в виду, они роскошные, но их так много!..
- Вот я надеюсь, что после твоих манипуляций их останется так же много.
- Иначе я просто вырву ему кадык, деточка, - кровожадно поддержала меня Мастер, - эх, талантливый мальчишка, но такой своенравный! И такой поверхностный! Я его забрала к себе, у меня-то он спуску не получит, а своей группе халявил, небось? Да, солнышко?
- Да, Мастер.
- То-то же. Давай, работай, я за тобой наблюдаю.
Дерти снова протяжно вздохнул.

Вскоре в комнатенке начали появляться его одногруппницы - все сплошь девицы разной степени разноцветности.
- Заюшка, - одна из девиц по-хозяйски облапала узкую задницу Дерти, - сладкий мой пирожочек, ГДЕ МОЙ ФЕН, СКОТИНА?!!
- Да на, отвали! - возопил Дерти, не отвлекаясь от работы. На мою голову перекочевала, наверное, уже тонна мелких металлических бигудей.
По мере пребывания девицы создавали все больше хаоса. Парочка устроилась на подоконнике и вычесывала манекены, кто-то переключал музыку, кто-то сидел в Тиндере и громко комментировал мордашки, еще несколько хором вопили в телефон, записывая голосовуху.
- Ух ты, кто какую-то хрень намешал? - Крикнула одна, поднимая со стола плошку, - Свет, твоя? Я возьму? Девки, пошли, экспериментировать будем! Кто снизу?

Толпа шумно перекочевала в соседний зал с мойками, завозилась там, включила Егора Крида, намазала одну из девиц розовой краской, потом смыла, потом снова намазала, потом пошла за такой же, но синей, смешала, пролила, по звукам - запулила в стену... Все это - не переставая болтать, вопить и напевать. Кто-то лупил металлической расческой о край раковины, задавая ритм. Кто-то отчаянно скрежетал каблуками по кафелю, видимо, танцуя.
- У нас тут дурдом, - признал Дерти, - ты там жива?
- Моя шея... хочет передать тебе свой приветственный скрип... - простонала я, не имея возможности двигать головой.
- Эх, сейчас бы покушать... - мечтательно и не к месту сказал Дерти.
Мне тоже немедленно захотелось есть.
- Ты долго там еще?
- Ну-у-у... к обеду, в общем, успеем, - с сомнением протянул он.
- Пошевеливайся, радость сердца, или я откручу тебе башку, - тут же ожила Мастер.

В общем, мы закончили к обеду, да. Обед был в два, а пришла я в десять.
Но химия удалась, надо признать. Я не только не облысела, но и даже приобрела некоторый симпатичный объем.
Прям гляжу на себя в зеркало и чувствую себя снова 17-летней дурочкой-журналисткой. Принципиально-то за это время вообще ничего не изменилось.

К первому дню весны рассвет подоспел рано.
Впрочем, я все еще не готова вставать ради этого в семь утра. Да, вот такая я скотина.
Но в 8:30 я уже стою на светофоре возле станции переливания, и мальчишки, наконец, замечают меня: они приехали раньше и тусовались у памятника. Встречаемся на моей стороне.
- Привет, Матильда, - говорю я шапке Ксавье в виде совы с милыми ушками.
- А со мной, значит, не хочешь поздороваться? - деланно обижается Ксавье, обнимая меня.

Очередное про донорство, и еще про обиды, прогулки и Башню
Идем к станции, болтаем, пересказываем последние новости, поскальзываемся на не расчищенных дорожках, как всегда, плутаем в лабиринте больничных корпусов.
Так хорошо, так солнечно и прохладно, а вокруг щебечут птицы, и щебечет Ксавье о своей научной работе, и Дым о своей, и поток этот остановить невозможно, да и не хочется - плыви себе и плыви.

Доплываем, наконец, до нужного здания.
В донорском корпусе Ксавье стягивает с себя куртку и шапку, и я восхищенно ахаю - Алан постриг и покрасил его (снова). Выбритые виски, длинные верхние пряди - стиль с закосом под Тилля Линдеманна (ну, хвала богам, больше не под нашего юриста Гол-кова, а то было неловко наблюдать их вместе - человек и его уменьшенная копия). У корней темные волосы Ксавье были выкрашены в насыщенный синий, ближе к кончикам переходивший в тускло-зеленый.
- Блин, кого ты мне напоминаешь? - вслух размышляю я.
Ксавье сладко улыбается, готовясь к комплиментам.
- А, вспомнила! Дверь кладовой в Башне, она таким синим мехом оббита!..
Ксавье с шипением гонится за мной по лестнице.
Докатываемся до дверей станции, возле которых, конечно, очередь бесконечная в два кольца. У меня при себе книга "Жажда жизни", у Дыма - "Крошка Цахес", а у Ксавье - только телефон, поэтому он всячески разводит нас на поболтать. Поболтать про феминизм в Иране, про Питер, про новую лекцию о гендере, про всех наших друзей. Дым в итоге терпеливо вздыхает и сует в уши наушники: я-как-бы-с-вами. Кладу голову ему на плечо. Некоторых вещей мне никогда не понять.

Спустя два часа (в последнее время все это не делается быстро - станция перегружена, а работников, очевидно, сильно сократили) все же попадаем на саму станцию. И Ксавье тут же дают от ворот поворот. Ну то есть отвод. По причине пирсинга. Который вообще-то был сделан осенью, после чего Ксавье еще два раза успешно сдался, миновав без вопросов бдительное око терапевта. Мда, не свезло.

Я складываю пальцы крестиком наудачу. Не знаю, что срабатывает - удача сама по себе или в совокупности с зеленой таблеткой железа с вечера и такой же утром (эй, я знаю правила, это не запрещено!)... Или то, что я потратила кучу усилий и денег, чтобы подправить здоровье... в общем, гемоглобин, наконец, поднимается на 20 единиц и оказывается в пределах нормы.
А у мерзкого Ксавье, который вообще вон веган, стабильные 140 всегда. Как ты это делаешь, зараза, вот как?..
Дыму определяют его первую дозу в 450 мл - две прошлые донации были по 350. Ходит теперь гордый. Ну, то есть сидит, ходить тут особенно негде, всё заставлено, мать их, людьми. Впрочем, есть на кого взглянуть. Вон, на того буду смотреть, на рыжего. Красивый. Или, скорее, цепляющий. Ксавье прослеживает мной взгляд и многозначительно хмыкает.

Люблю тонкую иронию донорской станции - в зоне ожидания стоит телевизор, а на нем крутится программа "Жить здорово".

Передо мной, пошатываясь, выходит из бокса парень, ликом бледный, и тихонько просит нашатырь у доброй женщины на выдачи пайка (печенек с чаем).
"Ну, бывает", - думаю я, не придавая этому значения.

Зря, лучше бы я на этот пункт пальцы крестиком сложила.
Я надеюсь увидеть рыжулю-медсестру, с который мы вроде как даже начинаем узнавать друг друга. Ну да, я все еще не видела ее лица под медицинской маской, но запоминаю красивые глаза, рыжие волосы, этнические деревянные серьги и ее звенящий смех. И рука у нее легкая.
Но сегодня в боксе другая сестра, блондинка, которая раньше мне не доставалась.
- Прижми руку к подлокотнику плотнее, - советует она, затягивая жгут на моем предплечье.
"Зачем", - недоумеваю я, но на всякий случай подчиняюсь, и не зря - игла вонзается в мою вену с энтузиазмом бензопилы.
"Твою ж", - думаю я, пытаясь по выражению глаз медсестры понять, садистка она или случайно так вышло.
Минутой позже за перегородкой то же самое, на выдохе, пытается понять и прочувствовать Дым.
"Не садистка, - думаю я, - просто рука тяжелая".
- Можно мне мячик? - с надеждой вопрошаю я у перегородки. На этой станции мне еще не отказывали в игрушках для стимуляции кроводачи.
- Да ладно, обойдешься, - доносится до меня ехидный ответ.
"Все-таки садистка", - делаю вывод я.
Ну что за человека, игрушки ребенку пожалела.

Дым, что удивительно, освобождается раньше меня. С удивлением и грустью провожаю глазами его гибкий профиль.
Наконец, отпускают и меня, ступни холодят плитки пола, пока я полутора руками пытаюсь натянуть сапоги в узком закутке для санации.

Ксавье все еще крутится в общем пространстве между стойкой регистрации, телевизором и кабинетами - надеется выбить справку на отгул, заодно услаждает взор мальчишками с филфака и сверкает новыми золотистыми серьгами.

Его мельтешение, внезапная духота и необходимость ожидать еще одну вечность, чтобы получить деньги и подпись в донорской книжке, заставляют меня опуститься на скамейку и устало прикрыть глаза. Я приваливаюсь спиной к металлическому шкафу, который издает громкий протестующий "дзинь". Неловко стягиваю свой лавандовый свитер. Жарко.
Где-то слева - прохладное плечо Дыма, в которое я вцепляюсь, как в символ спасения.

- Не спи, - говорит надо мной Ксавье.
- Сплю, - возражаю я, - ненавижу вставать в семь утра.
- Дорогая, я встал в шесть тридцать!
Ну вот, началось опять. Померяемся глубиной страданий. Ксавье эта игра никогда не надоедает, а вот я устаю. Я не выспалась. У меня вообще бессонница. Давно уже. Рука еще ноет, зараза, до сих пор. А по телевизору выступление Путина врубили, вместо Малышевой. ну просто полный...

- А не будет ли так любезен кто-нибудь принести мне воды? - с надеждой вопрошаю я мальчишек, не открывая глаз.
Молчание. Ага, щас, дождется ты стакана воды от этих... этих.

Ладно, меняем тактику.
- Кто хочет ириску?
- Я, - синхронно восклицают они.
- Воды тогда притащите.
Где-то в глубине сумки отыскивается горсть ирисок, и я делю их между нами.

Вода не освежает и не утоляет жажды, у нее привкус пластмассы. Голоса сливаются в сплошной гул. Просить мальчишек сходить за нашатырем, видимо, бессмысленно, опять они где-то всю эмпатию растеряли. Учишь, учишь, а толку?
Со вздохом отлипаю от прохладного металла шкафа и подхожу к доброй тете на раздаче пайки.

- Прошу прощения, у вас нашатыря не найдется?
- О, какая вы белая, - отмечает она, - прямо ну вообще. Прилягте на кушетку, я принесу.
- Да нет, спасибо, не стоит, - кокетничаю я, потому что кушетка сейчас - вот просто крайне неплохая идея.
- Свитер ваш положу вам под голову, - воркует она, нажимает на мое плечо, заставляя лечь, затем материализует нашатырную салфетку и стаканчик с каким-то бодрящим пойлом.

Выпиваю, стараясь не ловить домовские прошлогодние флешбеки с Фокусником и - черт, что у него было, эхинацея?.. Занюхиваю нашатырем. Бр-р. Нашатырь - это прерогатива Ксавье, я этот запах терпеть не могу. И вообще, по моим воспоминанием, нашатырь не так пахнет, это какая-то ядреная хрень. Да пофиг, впрочем.
Сворачиваюсь калачиком на кушетке.
Главное - прямо тут не уснуть.
Путин в телевизоре начинает топить за гонку вооружений.

Повалявшись пару минут, ощущаю прилив бодрости, изливаюсь в благодарностях и возвращаюсь к мальчишкам. Подальше от всей этой хрени про ракеты и боеголовки. Мальчишки встречают меня условно-равнодушными взглядами. Хоть бы поволновались за меня, что ли, ублюдки.

Получаю свои кровные деньги (опять урезали финансирование, гады, вернее, подняли один раз - и отцапали обратно, далась вам эта жалкая тридцатка, да что ж вы за люди!).

Уже на выходе звонит Ольга - где вы, давайте встретимся. Договариваемся на студенческое кафе через час. Время тратить баблос.

На улице Дым раскидывает руки, подставляет лицо первым по-настоящему теплым лучам:
- Я люблю тебя, солнце! - Восклицает он в эйфории.
- Ах, не стоит, не стоит, мой друг, - качает головой Ксавье, издевательски понимая все, конечно, в иносказательном смысле.
- Вот что ты за человек, - Дым мгновенно утрачивает все благодушие, хватает Ксавье за шкирняк и пытается повалить в ближайший сугроб. Со смехом присоединяюсь к ним. Мы топчемся в шутливой борьбе посреди узкой пешеходной дорожки, прямо напротив сверкающего офисного здания, в котором располагается одна из городских газет. Журналисты, курящие у входа, пялятся на нас, но мне пофиг. Шапка Ксавье вся в снегу, Дым увязает в сугробе по колено, у меня промокли перчатки.
У нас на троих четыре рабочие руки. Той, что без фиксирующей повязки, я в итоге хватаю Дыма за куртку и толкаю в снег, удерживая под наклоном градусов в тридцать. Добавив пафоса в голос, кричу Ксавье:
- Кого же из нас ты выберешь? Спаси его и уничтожь меня, или позволь ему пасть!
Ксавье изображает мучительную борьбу мысли, а затем разворачивается на сто восемьдесят и стремительно сваливает с поля импровизированного боя.
- Нет, ну типично, - Дым отцепляет меня от своей куртки и распрямляется, - ти-пич-ней-ше. Догоним или ну его?
- Наш автобус, - указываю я, так что дальше мы продолжаем погоню заодно и за ним.

От автобусной остановки до кафе - минут семь пешим ходом. Но Дым замечает вдалеке свою подругу М., и стартует к ней с непреклонностью квинджета.
- Ну твою ж, - комментирует Ксавье в спину стремительно удаляющемуся Дыму.
- Солидарна, - киваю я, - и вообще, ни к кому из нас он никогда так не бежал.
- Есть предложение обидеться, - говорит Ксавье.
- Поддерживаю, - соглашаюсь я.
Когда Дым, запыхавшийся и довольный, возвращается к нам, мы с Ксавье одновременно поворачиваемся к нему спиной. Ксавье для убедительности складывает руки на груди. Я тоже пытаюсь, но повязка мешает, и в результате выходит подобие Наполеону.
- Вот не смейте вообще так делать, - натурально оскорбляется Дым, - все, пошли, я есть хочу.
И пихает нас в спины. Потом упирается ногами в снег и пинает снова.
Дальше мы двигаемся по узкой тропинке, как два корабля, подпинываемые одной, но очень упорной баржей.

Ольга нагоняет нас у самого кафе, и внутри мы оказываемся вчетвером. Заказываем гору еды и бесчеловечно объедаемся. Затем отправляемся в букинистический магазин неподалеку.
Букинистический - это хорошее место. Можно оставить там Дыма на полчаса, вернуться и застать ровно на том же месте, восхищенно сопящим над альбомом итальянской скульптуры или совершающим мучительный выбор между томиками Дюма.

Ольга говорит, что ей нужно купить пачку какой-то супербумаги для папы. Ольгин папа - бизнесмен.
- Зайдем в другой книжный, купим бумаги во славу ООО "Р&К", - говорит она.
- Слушай, а почему фирма твоего отца называется "Эр-и-Ка"? - интересуюсь я.
- "Рога и Копыта", - расшифровывает Ольга.
Самокритично, однако.
Конечно, про пути мы не можем не заглянуть в Серф и не цапнуть по стаканчику рафа. В процессе звонит Дерти и ревниво интересуется, не собираемся ли мы где-нибудь собраться. Обнадеживаем его, что через полчаса будем в Башне.

По дороге в книжный звонит Мари и задается тем же вопросом.
В Башне оказываемся уже толпой.
В ванной я снимаю повязку и с неудовольствием обнаруживаю некрасивую, слабо кровоточащую дырку на вене. Дерти делает вид, что собирается упасть в обморок.
- Полнолуние, - с чем-то, похожим на сочувствие, поясняет мне Дым, - в полнолуние всегда кровь плохо свертывается.
- Зато молоко - просто чудесно, - заглянув в холодильник, констатирую я.

Это выходит случайно. Нет, правда, я не делаю это намеренно!
Дым, похоже, так не считает.
И когда он смотрит на меня, я читаю среднее между "прекрати это" и "ну что еще ты сделаешь?"

После весны, перед весной
- Ксавье! Эй!
Да, на исходе мая было все то же самое. Тот же перрон, тот же солнечный день (ладно, это был вечер, и весна заканчивалась, а сейчас - только готовится начаться). И тогда с нами не было Ольги, помнишь?
Но в остальном - Ксавье возвращается после долгого отсутствия, мы встречаем его на станции, и, привлекая его внимание, я, как тогда, поднимаю руку:
- Ксавье! Эй!

Он выглядит таким счастливым.
- Я так рад, - он улыбается и закрывает глаза, прижимаясь щекой к моей щеке. - Рад вернуться.
(Как мне нравится представлять, что он возвращается к нам, а не к себе).

Мы снова идем в Башню пешком. Как тогда. И, как тогда, Дым идет впереди, слишком быстро, чтобы мы могли успевать за ним.
Ксавье идет с нами и рассказывает, как было в Питере. Почему эта история про психические расстройства и синтетические наркотики?

Уже возле дома он вопит, что ужасно хочет творожного сыра и свежего хлеба, сочетание ништяков, которые можно купить только в маленьких магазинчиках - возле моего дома и возле Башни. Ольга и Ксавье уходят за ништяками, мы с Дымом поднимаемся в Башню.

Дым зажигает благовония. Расставляет тарелки.
Дым ставит на огонь чайник. Я ставлю музыку. Я не нарочно, правда. Просто я сохранила эту песню несколько дней назад, во время ночного приступа вдохновения, и сейчас она начинает играть.
Song for Sula, с интересной фортепианной линией, в акустике с Лондонского церковного концерта.
Дым подходит, ложится на постель и остановившимся взглядом смотрит в потолок. Я запрокидываю голову назад и ложусь тоже, чтобы пряди наших волос смешались. И так до самого конца песни. Затем Дым молча поднимается и уходит на кухню.

Ольга и Ксавье возвращаются. У меня есть пятнадцать минут, чтобы нарезать бутербродов и выпить чаю со всеми, а потом мне нужно прыгнуть в автобус.
Я торопливо режу хлеб, а Ксавье, как обычно, появляется в дверях и опирается на косяк. На нем черная футболка с надписью "equinox".
- Равноденствие, - перевожу я.
- О, - Ксавье задумчиво разглядывает футболку, словно увидел ее впервые, - я не имел этого в виду.

Садимся есть. Что-то театральное во всем происходящем. На заднем плане саундтреком крутятся "Hurts".
- Оу, - Ольга обводит пространство задумчивым взглядом, - вы знаете, я сейчас такую гармонию словила.
Хотела бы я сказать то же. Но мне надо спешить.

По дороге к гостинице неожиданно натыкаюсь на Ро.
- Ты куда таким бегом?
- Швейцарцы, - запыхавшись, отвечаю я, - центральный телеканал. Снимают репортаж про всякое, а я с ними типа тусуюсь, всякое показываю.
- А, ну это завсегда, - говорит Ро, мы торопливо прощаемся, и я продолжаю рискованный забег по ледовому катку бульвара под громогласное "LA Devotee" в наушниках.

Швейцарцев зовут Стивен и Алан. Вчера я уже успела познакомить их с нашим Аланом-Алисой, на предмет ЛГБТ-активизма, а также с её девушкой Окс, Ольгой и Мари, ну и с мужем заодно. Вчера мы снимали основную часть репортажа, со мной и другими волонтерками. а сегодня - более камерная часть про меня.

Меня уже успели расспросить на предмет любви к канадской музыке и режессуре, так что, когда мы оказываемся на моей узкой кухоньке, и Алан, нацеливая на меня объектив, просит изобразить быт, Стивен кричит:
- И поставь что-то из канадской музыки! Может, из мюзикла? А, нет, подожди, поставь Селин Дион!

Короче, самая не понимая как, я оказываюсь в кадре, режущей бутеры и заваривающей кофе под "On nes change pas" (Поверишь ли ты, что это была случайность?)
Чтобы не расплакаться прямо в кадре, я начинаю подпевать про "on croit que l'on fait des choix mais si tu grattes lа". Стивен за спиной Алана поднимает большой палец вверх.
(Ты веришь в то, что я не планировала это?)

- Дым, мы поедем на море?
- Нет.
- Ну пожалуйста, ну давай!
Дым молча хватает меня в охапку и переступает длинными ногами.
Под ступнями хрустит песок. Шум прибоя врывается в уши, вместе с усиленным мегафоном воплем ведущего:
- А теперь поприветствуем наших спортсменов!..
- Млять, - спокойно говорит Дым и делает еще один шаг.
Мы оказываемся на тихом пляже. Вечереет, сонные отдыхающие лениво бредут к морю. Над головой покрикивают чайки.
- Вот, - Дым ставит меня на землю.
- Не так! По-настоящему! Со всеми! - возражаю я.
- Купаться будешь? - Дым невозмутимо стягивает футболку.
- Дым, давай поговорим!
- Что, даже не окунешься? Закончится ведь, - он идет к воде, я бегу следом, не поспевая за его шагом.
- Ну зачем ты так, ну давай поговорим?
Дым останавливается, поворачивается, насмешливо смотрит на меня - и падает в воду, поднимая тучу брызг.
- Ну и ладно! - Возмущаюсь я, избавляясь от лишней одежды и тоже окунаясь в тёплую воду, - я с тобой позже порешаю, и не во сне!

До будильника еще две минуты. Хватит на пару гребков. Волна сбивает со лба и уносит прочь мои питерские очки-авиаторы.

Печаль анонимности
- Лекс, это ведь ты сделала.
Дым смотрит на меня так пристально, словно надеется прожечь взглядом.
Нет, вы посмотрите на него. Даже не спрашивает, сразу с обвинениями приперся.
- Хм, ну а что мне будет, если это я?
- Ничего! Ничего тебе не будет!
И пышет праведным гневом. Я тащусь.
- А, не, ну так не интересно. Тогда не я.
- Лекс, это ведь точно ты. Твои мысли, твои слова.
- Ну так сделай выводы, Сердечко. Если это была не я, но тот, кто думает, как я...
- Пф-ф, нет. В жизни не поверю. Это была ты, просто не желаешь признавать тактическое поражение.
- Ладно, как знаешь.

Вечером связываюсь с Ксавье.
- Солнышко, ты не мог бы добыть одну штуку? Не за себя прошу, надо одному хорошему человеку.
- Говори.
- Вот по этому адресу. Артикул скину сообщением. Деньги перевела на твой счет.
- Окей, сделаю.
- Спасибо! Слушай, между нами... это ведь был ты?
- В смысле?
- Ну то есть - не хочешь, не говори, это, в общем, не мое дело...
- Да не я это, Лекс!
- Точно?
- Стал бы я тебе врать!
- Ну-у-у...
- Эй, тогда это была самозащита! Лекс, ну честно, это сделал не я. Сейчас - не я.
- Жаль.
- Ты расстроена?
- Немного. Хотя нет. Лучше так.
- Лучше для него, но не для тебя?
- Почему твоя проницательность проявляется так редко?

Про свадьбы друзей
Ксавье пишет мне пожаловаться на невыносимость бытия. Его бывший парень женится. И уходит в монастырь. Это в обычной дискуссии мы используем ситуацию как повод для мемов, но теперь можем поговорить и серьезно. Ксавье не хочет идти на свадьбу, по понятным причинам. И чувствует необходимость - друг все-таки и, видно, довольно близкий. Вот и пишет мне погрустить и испросить совета.

- Какое бы решение ты не принял - оно будет верным. Если это решение, а не побег, - говорю я.

И рассказываю про Катриш. Про то, как мы провели семь лет бок о бок, как строили планы и делились ими... Про то, как она уехала перед самым моим девичником. А вернувшись - уже после свадьбы - так и не вышла на связь. Как позвонила спустя год и попросила встретиться, и как из этой встречи ничего не вышло.

- Ближе нее у меня никого не было, - делюсь я, - меня окончательно отпустило, только когда ты появился. Ты мне ее заменил. А потом появился Дым. Он заменил мне меня.

Ксавье нравится демонстрировать свою независимость и на людях он редко проявляет трогательную заботу о ближнем (вот о дальнем - пожалуйста, последнюю рубашку снимет, ну да сейчас не об этом).

О проявлениях заботы. Две истории
Утром Дым пишет в чат ближнего круга что-то в стиле "спасибо, что уехали, мне было так плохо вчера, спасибо за понимание" и т.д. и т.п. Я, все еще не вполне отойдя, отвечаю "в следующий раз можешь сказать словами через рот. штатный телепат в отпуске. надеюсь, тебе лучше".

Спустя секунду мне уже в личные пишет Ксавье.
Ксавье: Что с ним? Что он принял? Ты знаешь, кто это сделал, имя дилера?
Я: успокойся, его просто переклинило по собственной кукушечке. По причине эмоционального перегруза.
Ксавье: никто не причинил ему вреда?
Я: никто, кроме него самого.
Ксавье: фух. Тогда как ты?
Я: спасибо за вопрос...

Мне действительно важно, что он говорит со мной, спрашивает о моем состоянии и стабилизирует меня. Он сильно изменился с тех пор, как мы познакомились. Или мы оба изменились, что куда вероятнее.

На следующее утро я стою в очереди в аптеке и замечаю в витрине, среди энергетических батончиков, блестящую упаковку с надписью "контролируй себя". Пустырник в батончиках, до чего дошла фарм-индустрия!
Со смехом пишу об этом в чат.
Ксавье: что случилось? Почему ты там?
Ну да, я ж в аптеке, а чаще всего именно я оказываюсь там, когда кто-то в очередной раз порезал себе пальчик. Ну или руку пытается отпилить, на эмоциях.
Я: да вот, зашла купить витаминок с повышенным содержанием железа и ультратонких презервативов, а еще...
Ксавье: ладно, я понял.

- А как они вообще общаются? - Лин перепрыгивает через сугроб и пытается подстроиться под мой шаг.
- Да фиг их знает, телепатически, может, - пожимаю плечами я.
На самом деле мне тоже интересно, да. Но я не лезу, памятуя наше на троих с Ксавье совместное прошлое.
Мне тоже любопытно, кто этот новый человек.

Дым привел в Башню нового человека. Где-то его откопал. Понятно, в общем, где, а Лин все равно на общей сходке спрашивает этак легкомысленно:
- А где вы, ребята, познакомились?
И все смущенно отводят глаза. Я сглаживаю обстановку, с деланной укоризной восклицая:
- Ну что ты, Лин, разве о таком спрашивают?

явление Февраля
Новый человек, Февраль. Медик. Высокий лоб, темные глаза. Черные водолазки. Молчаливый. Очень. До неловкости (нашей, не его). Но при этом не забитый и не высокомерный, просто спокойный. Садясь на кровать, он занимает ровно столько места, сколько нужно, слушает беседу, следит внимательно, но почти не вмешивается в разговор.

В очередной раз собираемся в Башне, смотреть "Песнь слона". Все опаздывают, я приезжаю первой.
- Смотри, привезла твои любимые печеньки, - говорю я, доставая сверток.
- Тебе кофе? - спрашивает Дым из кухни.
- Да, благодарю.

В этот момент в дверь звонят.
- Привет, Февраль, - я обнимаю его, он аккуратно обнимает в ответ и отстраняется. Улыбается ровно столько, сколько нужно для демонстрации доброжелательности, и не больше.
Он снимает ботинки и пальто, обнимает Дыма, достает из рюкзака упаковки печенья.
- О, печеньки! Мои любимые! - Восклицает Дым.

Я чувствую что-то вроде укола ревности, и тут же с внутренним смехом прерываю себя на этой мысли.

- Я хотел захватить вина, но не был уверен, что это правильный шаг, - говорит Февраль, проходя в гостиную.
- Привози в следующий раз, - предлагает Дым, - у нас ему найдется применение.

Пьем чай, ожидая остальных. Я чувствую необходимость говорить о чем-то, ибо эта сдержанная тишина делает меня нервозной.
- Передай молоко, - просит Дым.
- Между прочим, - выпаливаю я, пододвигая к нему коробку, - способность человека усваивать молоко - это мутация, которая закрепилась в геноме относительно недавно... по меркам вселенной, конечно.
- Хм, - говорит Февраль.

Тишина опять разливается над столом, но тут, к счастью, приходят остальные. Чай заваривается по второму кругу, народ спорит о Бертолуччи.
- Вы ведь смотрели "Партнера", - скорее утверждает, чем спрашивает Февраль.
- Да-а, этот - мой любимый у Бертолуччи, - оживляется Мари.
Затем говорят о Томе Шиллинге, и вновь Февраль указывает на ее любимые фильмы.

- Повезло просто, - уверенно говорю я Лину, когда мы уходим (раньше остальных), - догадливый. Наблюдательный. Ну или гуглил втихаря.
- Аха, - скептически кивает Лин, - слушай, а чего они так на меня посмотрели, когда я спросил, что они делали в первую встречу?
- Кхм, я б тоже посмотрела... Хотя, я так понимаю, ты имел в виду первую в Башне. Ну, рисовали. Точнее, Дым рисовал. Ты же знаешь, у него фетиш. Увидит кого-нибудь - и давай его рисовать.
- Извращенцы, - кивает Лин.
- Еще бы. - Соглашаюсь я.